1. Уче­ные, ис­то­ри­ки, ар­хи­тек­то­ры, ар­хео­ло­ги счи­та­ют мав­зо­лей Айша-Биби жем­чу­жи­ной сред­не­ве­ко­во­го зод­че­ства. Пред­ста­ви­те­ли ЮНЕ­СКО вклю­чи­ли этот мав­зо­лей в спи­сок особо цен­ных ис­то­ри­ко-ар­хи­тек­тур­ных па­мят­ни­ков че­ло­ве­че­ства. Это един­ствен­ный ар­хи­тек­тур­ный па­мят­ник во всей Сред­ней Азии, об­ли­цо­ван­ный рез­ной тер­ра­ко­той. Вы­пол­ня­лись плит­ки ис­кус­ны­ми ма­сте­ра­ми вруч­ную и на­счи­ты­ва­ли до 99 узор­ча­тых ком­по­зи­ций. В ос­но­ве ор­на­мен­тов ис­поль­зо­ва­ны рас­ти­тель­но-гео­мет­ри­че­ские мо­ти­вы, в ко­то­рых скры­та глу­бо­кая фи­ло­со­фия пе­чаль­ной ле­ген­ды, со­про­вож­да­ю­щей ис­то­рию по­яв­ле­ния мав­зо­лея, о чем любят рас­ска­зы­вать по­се­ти­те­лям здеш­ние смот­ри­те­ли, обя­за­тель­но рас­шиф­ро­вы­вая при этом со­хра­нив­шу­ю­ся над­пись на за­пад­ной ко­лон­не, вы­пол­нен­ную араб­ской вязью: «Осень... Тучи... Земля пре­крас­на...».

2. До наших дней дошли в со­хран­но­сти толь­ко часть за­пад­но­го фа­са­да мав­зо­лея с двумя уг­ло­вы­ми ко­лон­на­ми и фраг­мен­ты се­вер­ной и южной части стен. С 80-ч годов про­шло­го века мав­зо­лей на­хо­дил­ся под стек­лян­ным ку­по­лом во из­бе­жа­ние даль­ней­ше­го раз­ру­ше­ния. Зда­ние мав­зо­лея пре­тер­пе­ло не одну ре­став­ра­цию. Ста­рин­ные кир­пи­чи по­сто­ян­но ис­че­за­ли, так как люди уно­си­ли их, чтобы укра­сить свои дома. Вы­ну­тые из стен «род­ные» кир­пи­чи ре­став­ра­то­ры за­ме­ня­ли де­ко­ра­тив­ны­ми со­вре­мен­ны­ми, ко­то­рые быст­ро раз­ру­ша­лись под до­ждем и солн­цем.

3. По сви­де­тель­ству ак­са­ка­лов, когда-то в ста­ри­ну, если че­ло­век за­хо­дил внутрь мав­зо­лея и го­во­рил там впол­го­ло­са, его можно было слы­шать на улице на рас­сто­я­нии 20-25 мет­ров от зда­ния. Звуки от­да­ва­лись эхом, от­ра­жа­ясь от стен, и были раз­ны­ми по то­наль­но­сти и вы­со­те. Если раз­ло­жить кир­пи­чи и уда­рять по ним ме­тал­ли­че­ским пред­ме­том, как по кси­ло­фо­ну, то раз­да­ют­ся му­зы­каль­ные звуки, со­став­ля­ю­щие гамму. Сек­рет «му­зы­каль­ных» кир­пи­чей мав­зо­лея в том, что их из­го­тав­ли­ва­ли осо­бым спо­со­бом. Пол­но­стью вос­ста­но­вить сек­ре­ты из­го­тов­ле­ния этих кир­пи­чей се­год­ня не пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным, они уте­ря­ны. Од­на­ко пред­по­ла­га­ют, что эти кир­пи­чи в ста­ри­ну не об­жи­га­ли, в глину до­бав­ля­ли медь, зо­ло­то, жи­вот­ный жир. На со­хра­нив­ших­ся ста­рин­ных кир­пи­чах мав­зо­лея кое-где вид­не­ет­ся окис­лив­ша­я­ся медь. ______, это и иг­ра­ло опре­де­лен­ную роль при со­зда­нии зву­ко­вых эф­фек­тов. Толь­ко в 2005 году бла­го­да­ря го­су­дар­ствен­ной про­грам­ме «Куль­тур­ное на­сле­дие», зда­нию был воз­вра­щен пер­во­на­чаль­ный ис­то­ри­че­ский облик.

1. Уче­ные, ис­то­ри­ки, ар­хи­тек­то­ры, ар­хео­ло­ги счи­та­ют мав­зо­лей Айша-Биби жем­чу­жи­ной сред­не­ве­ко­во­го зод­че­ства. Пред­ста­ви­те­ли ЮНЕ­СКО вклю­чи­ли этот мав­зо­лей в спи­сок особо цен­ных ис­то­ри­ко-ар­хи­тек­тур­ных па­мят­ни­ков че­ло­ве­че­ства. Это един­ствен­ный ар­хи­тек­тур­ный па­мят­ник во всей Сред­ней Азии, об­ли­цо­ван­ный рез­ной тер­ра­ко­той. Вы­пол­ня­лись плит­ки ис­кус­ны­ми ма­сте­ра­ми вруч­ную и на­счи­ты­ва­ли до 99 узор­ча­тых ком­по­зи­ций. В ос­но­ве ор­на­мен­тов ис­поль­зо­ва­ны рас­ти­тель­но-гео­мет­ри­че­ские мо­ти­вы, в ко­то­рых скры­та глу­бо­кая фи­ло­со­фия пе­чаль­ной ле­ген­ды, со­про­вож­да­ю­щей ис­то­рию по­яв­ле­ния мав­зо­лея, о чем любят рас­ска­зы­вать по­се­ти­те­лям здеш­ние смот­ри­те­ли, обя­за­тель­но рас­шиф­ро­вы­вая при этом со­хра­нив­шу­ю­ся над­пись на за­пад­ной ко­лон­не, вы­пол­нен­ную араб­ской вязью: «Осень... Тучи... Земля пре­крас­на...».

2. До наших дней дошли в со­хран­но­сти толь­ко часть за­пад­но­го фа­са­да мав­зо­лея с двумя уг­ло­вы­ми ко­лон­на­ми и фраг­мен­ты се­вер­ной и южной части стен. С 80-ч годов про­шло­го века мав­зо­лей на­хо­дил­ся под стек­лян­ным ку­по­лом во из­бе­жа­ние даль­ней­ше­го раз­ру­ше­ния. Зда­ние мав­зо­лея пре­тер­пе­ло не одну ре­став­ра­цию. Ста­рин­ные кир­пи­чи по­сто­ян­но ис­че­за­ли, так как люди уно­си­ли их, чтобы укра­сить свои дома. Вы­ну­тые из стен «род­ные» кир­пи­чи ре­став­ра­то­ры за­ме­ня­ли де­ко­ра­тив­ны­ми со­вре­мен­ны­ми, ко­то­рые быст­ро раз­ру­ша­лись под до­ждем и солн­цем.

3. По сви­де­тель­ству ак­са­ка­лов, когда-то в ста­ри­ну, если че­ло­век за­хо­дил внутрь мав­зо­лея и го­во­рил там впол­го­ло­са, его можно было слы­шать на улице на рас­сто­я­нии 20-25 мет­ров от зда­ния. Звуки от­да­ва­лись эхом, от­ра­жа­ясь от стен, и были раз­ны­ми по то­наль­но­сти и вы­со­те. Если раз­ло­жить кир­пи­чи и уда­рять по ним ме­тал­ли­че­ским пред­ме­том, как по кси­ло­фо­ну, то раз­да­ют­ся му­зы­каль­ные звуки, со­став­ля­ю­щие гамму. Сек­рет «му­зы­каль­ных» кир­пи­чей мав­зо­лея в том, что их из­го­тав­ли­ва­ли осо­бым спо­со­бом. Пол­но­стью вос­ста­но­вить сек­ре­ты из­го­тов­ле­ния этих кир­пи­чей се­год­ня не пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным, они уте­ря­ны. Од­на­ко пред­по­ла­га­ют, что эти кир­пи­чи в ста­ри­ну не об­жи­га­ли, в глину до­бав­ля­ли медь, зо­ло­то, жи­вот­ный жир. На со­хра­нив­ших­ся ста­рин­ных кир­пи­чах мав­зо­лея кое-где вид­не­ет­ся окис­лив­ша­я­ся медь. ______, это и иг­ра­ло опре­де­лен­ную роль при со­зда­нии зву­ко­вых эф­фек­тов. Толь­ко в 2005 году бла­го­да­ря го­су­дар­ствен­ной про­грам­ме «Куль­тур­ное на­сле­дие», зда­нию был воз­вра­щен пер­во­на­чаль­ный ис­то­ри­че­ский облик.

1. Ис­то­рия воз­ник­но­ве­ния голь­фа оку­та­на тай­на­ми. Счи­та­ет­ся, что эта игра за­ро­ди­лась в Шот­лан­дии и была изоб­ре­те­на пас­ту­ха­ми, ко­то­рые с по­мо­щью по­со­хов за­го­ня­ли камни в кро­ли­чьи норы. Пред­по­ло­жи­тель­но, игра су­ще­ство­ва­ла уже в XIV веке, а в XV веке в Шот­лан­дии вышло не­сколь­ко за­ко­нов, за­пре­щав­ших иг­рать в гольф. Пер­вым упо­ми­на­ни­ем игры в гольф яв­ля­ет­ся указ от 1457 года ко­ро­ля Шот­лан­дии Якова II о за­пре­те голь­фа, так как он от­вле­кал луч­ни­ков от обу­че­ния. В XVII веке в мяч клюш­ка­ми иг­ра­ли уже в Ни­дер­лан­дах. Игра в ее со­вре­мен­ном виде офор­ми­лась в XIX веке в Шот­лан­дии.

2. В ХХ веке гольф до­брал­ся даже до Луны. Не­за­бы­ва­е­мым для че­ло­ве­че­ства тре­тий полет на Луну стал бла­го­да­ря те­ле­шоу, транс­ли­ру­ю­ще­му кадры, за­сня­тые на по­верх­но­сти спут­ни­ка. В фев­ра­ле 1971 года Алан Ше­пард, ка­пи­тан кос­ми­че­ско­го ко­раб­ля «Апол­лон-14», сыг­рал на Луне в гольф, за­пу­стив три мяча. Прав­да, Ше­пард вы­пол­нил на ра­дость пуб­ли­ке кру­че­ный удар, ко­то­рый, по мне­нию не­ко­то­рых фи­зи­ков, не может су­ще­ство­вать на по­верх­но­сти Луны. В 1974 году клюш­ка, ко­то­рой поль­зо­вал­ся Алан при игре в кос­мо­се, была по­да­ре­на од­но­му из му­зеев.

3. Ско­рость по­ле­та мя­чи­ка для голь­фа может до­сти­гать 270 ки­ло­мет­ров в час. Самые пер­вые мя­чи­ки для голь­фа были раз­лич­ной формы. Но в на­ча­ле 30-х годов ХХ века Ас­со­ци­а­ция голь­фа США ввела еди­ный стан­дарт. Это было сде­ла­но для того, чтобы ско­рость мя­чи­ка не пре­вы­ша­ла 75 мет­ров в се­кун­ду.

4. Пло­щад­ка для голь­фа со­сто­ит из серии лунок, каж­дая из ко­то­рых имеет свою стар­то­вую пло­щад­ку. Стар­то­вая пло­щад­ка от­ме­ча­ет­ся двумя мет­ка­ми, по­ка­зы­ва­ю­щи­ми до­пу­сти­мые гра­ни­цы зоны, где может быть уста­нов­лен ко­лы­шек для мяча. Также ча­стью пло­щад­ки яв­ля­ют­ся глад­кое поле, не­ров­ное поле и про­чие пре­пят­ствия. Фи­наль­ной ча­стью пло­щад­ки яв­ля­ет­ся лунка, ко­то­рая, для воз­мож­но­сти ори­ен­ти­ро­ва­ния, по­ме­ча­ет­ся каким-либо об­ра­зом (чаще флаж­ком). Лунка рас­по­ла­га­ет­ся на спе­ци­аль­ной лу­жай­ке «грин», где вы­со­та травы ми­ни­маль­на. Ти­пич­ная пло­щад­ка для голь­фа со­сто­ит из 18 лунок.

5. Пер­во­на­чаль­ные шот­ланд­ские пло­щад­ки в ос­нов­ном рас­по­ла­га­лись на дюнах, ко­то­рые на­хо­ди­лись рядом с бе­ре­гом и были по­кры­ты слоем земли.

6. В гольф се­год­ня иг­ра­ют даже на кру­из­ных лай­не­рах. Ис­поль­зо­ва­ние клас­си­че­ских мячей для голь­фа вре­дит окру­жа­ю­щей среде, так как часто мячи по­па­да­ют в воду и пла­ва­ют в море. Не­мец­кая фирма вы­пу­сти­ла спе­ци­аль­ные мячи для голь­фа из спрес­со­ван­но­го ры­бье­го корма для игры на суд­нах. Те­перь все до­воль­ны.

7. Есть и дру­гие ин­те­рес­ные факты в ис­то­рии голь­фа. Аме­ри­кан­ка Мар­га­рет Эббот вы­иг­ра­ла жен­ские со­рев­но­ва­ния по голь­фу на Олим­пий­ских играх 1900 года, став пер­вой олим­пий­ской чем­пи­он­кой из США. Од­на­ко по при­чи­не пло­хой ор­га­ни­за­ции той Олим­пи­а­ды в Па­ри­же Эббот не знала, что при­ни­ма­ет в ней уча­стие, как и мно­гие дру­гие голь­фи­сты. Даже от­прав­ля­ясь домой, Эббот была уве­ре­на, что вы­иг­ра­ла тур­нир, при­уро­чен­ный к про­хо­див­шей в Па­ри­же в том же году Все­мир­ной вы­став­ке.

8. В 1968 году Жен­ская фе­де­ра­ция голь­фа поз­во­ли­ла спортс­мен­кам вы­сту­пать в ко­рот­ких юбках. Участ­ни­цы при­ня­ли это ре­ше­ние по­ло­жи­тель­но.

1. Ис­то­рия воз­ник­но­ве­ния голь­фа оку­та­на тай­на­ми. Счи­та­ет­ся, что эта игра за­ро­ди­лась в Шот­лан­дии и была изоб­ре­те­на пас­ту­ха­ми, ко­то­рые с по­мо­щью по­со­хов за­го­ня­ли камни в кро­ли­чьи норы. Пред­по­ло­жи­тель­но, игра су­ще­ство­ва­ла уже в XIV веке, а в XV веке в Шот­лан­дии вышло не­сколь­ко за­ко­нов, за­пре­щав­ших иг­рать в гольф. Пер­вым упо­ми­на­ни­ем игры в гольф яв­ля­ет­ся указ от 1457 года ко­ро­ля Шот­лан­дии Якова II о за­пре­те голь­фа, так как он от­вле­кал луч­ни­ков от обу­че­ния. В XVII веке в мяч клюш­ка­ми иг­ра­ли уже в Ни­дер­лан­дах. Игра в ее со­вре­мен­ном виде офор­ми­лась в XIX веке в Шот­лан­дии.

2. В ХХ веке гольф до­брал­ся даже до Луны. Не­за­бы­ва­е­мым для че­ло­ве­че­ства тре­тий полет на Луну стал бла­го­да­ря те­ле­шоу, транс­ли­ру­ю­ще­му кадры, за­сня­тые на по­верх­но­сти спут­ни­ка. В фев­ра­ле 1971 года Алан Ше­пард, ка­пи­тан кос­ми­че­ско­го ко­раб­ля «Апол­лон-14», сыг­рал на Луне в гольф, за­пу­стив три мяча. Прав­да, Ше­пард вы­пол­нил на ра­дость пуб­ли­ке кру­че­ный удар, ко­то­рый, по мне­нию не­ко­то­рых фи­зи­ков, не может су­ще­ство­вать на по­верх­но­сти Луны. В 1974 году клюш­ка, ко­то­рой поль­зо­вал­ся Алан при игре в кос­мо­се, была по­да­ре­на од­но­му из му­зеев.

3. Ско­рость по­ле­та мя­чи­ка для голь­фа может до­сти­гать 270 ки­ло­мет­ров в час. Самые пер­вые мя­чи­ки для голь­фа были раз­лич­ной формы. Но в на­ча­ле 30-х годов ХХ века Ас­со­ци­а­ция голь­фа США ввела еди­ный стан­дарт. Это было сде­ла­но для того, чтобы ско­рость мя­чи­ка не пре­вы­ша­ла 75 мет­ров в се­кун­ду.

4. Пло­щад­ка для голь­фа со­сто­ит из серии лунок, каж­дая из ко­то­рых имеет свою стар­то­вую пло­щад­ку. Стар­то­вая пло­щад­ка от­ме­ча­ет­ся двумя мет­ка­ми, по­ка­зы­ва­ю­щи­ми до­пу­сти­мые гра­ни­цы зоны, где может быть уста­нов­лен ко­лы­шек для мяча. Также ча­стью пло­щад­ки яв­ля­ют­ся глад­кое поле, не­ров­ное поле и про­чие пре­пят­ствия. Фи­наль­ной ча­стью пло­щад­ки яв­ля­ет­ся лунка, ко­то­рая, для воз­мож­но­сти ори­ен­ти­ро­ва­ния, по­ме­ча­ет­ся каким-либо об­ра­зом (чаще флаж­ком). Лунка рас­по­ла­га­ет­ся на спе­ци­аль­ной лу­жай­ке «грин», где вы­со­та травы ми­ни­маль­на. Ти­пич­ная пло­щад­ка для голь­фа со­сто­ит из 18 лунок.

5. Пер­во­на­чаль­ные шот­ланд­ские пло­щад­ки в ос­нов­ном рас­по­ла­га­лись на дюнах, ко­то­рые на­хо­ди­лись рядом с бе­ре­гом и были по­кры­ты слоем земли.

6. В гольф се­год­ня иг­ра­ют даже на кру­из­ных лай­не­рах. Ис­поль­зо­ва­ние клас­си­че­ских мячей для голь­фа вре­дит окру­жа­ю­щей среде, так как часто мячи по­па­да­ют в воду и пла­ва­ют в море. Не­мец­кая фирма вы­пу­сти­ла спе­ци­аль­ные мячи для голь­фа из спрес­со­ван­но­го ры­бье­го корма для игры на суд­нах. Те­перь все до­воль­ны.

7. Есть и дру­гие ин­те­рес­ные факты в ис­то­рии голь­фа. Аме­ри­кан­ка Мар­га­рет Эббот вы­иг­ра­ла жен­ские со­рев­но­ва­ния по голь­фу на Олим­пий­ских играх 1900 года, став пер­вой олим­пий­ской чем­пи­он­кой из США. Од­на­ко по при­чи­не пло­хой ор­га­ни­за­ции той Олим­пи­а­ды в Па­ри­же Эббот не знала, что при­ни­ма­ет в ней уча­стие, как и мно­гие дру­гие голь­фи­сты. Даже от­прав­ля­ясь домой, Эббот была уве­ре­на, что вы­иг­ра­ла тур­нир, при­уро­чен­ный к про­хо­див­шей в Па­ри­же в том же году Все­мир­ной вы­став­ке.

8. В 1968 году Жен­ская фе­де­ра­ция голь­фа поз­во­ли­ла спортс­мен­кам вы­сту­пать в ко­рот­ких юбках. Участ­ни­цы при­ня­ли это ре­ше­ние по­ло­жи­тель­но.

1. Ис­то­рия воз­ник­но­ве­ния голь­фа оку­та­на тай­на­ми. Счи­та­ет­ся, что эта игра за­ро­ди­лась в Шот­лан­дии и была изоб­ре­те­на пас­ту­ха­ми, ко­то­рые с по­мо­щью по­со­хов за­го­ня­ли камни в кро­ли­чьи норы. Пред­по­ло­жи­тель­но, игра су­ще­ство­ва­ла уже в XIV веке, а в XV веке в Шот­лан­дии вышло не­сколь­ко за­ко­нов, за­пре­щав­ших иг­рать в гольф. Пер­вым упо­ми­на­ни­ем игры в гольф яв­ля­ет­ся указ от 1457 года ко­ро­ля Шот­лан­дии Якова II о за­пре­те голь­фа, так как он от­вле­кал луч­ни­ков от обу­че­ния. В XVII веке в мяч клюш­ка­ми иг­ра­ли уже в Ни­дер­лан­дах. Игра в ее со­вре­мен­ном виде офор­ми­лась в XIX веке в Шот­лан­дии.

2. В ХХ веке гольф до­брал­ся даже до Луны. Не­за­бы­ва­е­мым для че­ло­ве­че­ства тре­тий полет на Луну стал бла­го­да­ря те­ле­шоу, транс­ли­ру­ю­ще­му кадры, за­сня­тые на по­верх­но­сти спут­ни­ка. В фев­ра­ле 1971 года Алан Ше­пард, ка­пи­тан кос­ми­че­ско­го ко­раб­ля «Апол­лон-14», сыг­рал на Луне в гольф, за­пу­стив три мяча. Прав­да, Ше­пард вы­пол­нил на ра­дость пуб­ли­ке кру­че­ный удар, ко­то­рый, по мне­нию не­ко­то­рых фи­зи­ков, не может су­ще­ство­вать на по­верх­но­сти Луны. В 1974 году клюш­ка, ко­то­рой поль­зо­вал­ся Алан при игре в кос­мо­се, была по­да­ре­на од­но­му из му­зеев.

3. Ско­рость по­ле­та мя­чи­ка для голь­фа может до­сти­гать 270 ки­ло­мет­ров в час. Самые пер­вые мя­чи­ки для голь­фа были раз­лич­ной формы. Но в на­ча­ле 30-х годов ХХ века Ас­со­ци­а­ция голь­фа США ввела еди­ный стан­дарт. Это было сде­ла­но для того, чтобы ско­рость мя­чи­ка не пре­вы­ша­ла 75 мет­ров в се­кун­ду.

4. Пло­щад­ка для голь­фа со­сто­ит из серии лунок, каж­дая из ко­то­рых имеет свою стар­то­вую пло­щад­ку. Стар­то­вая пло­щад­ка от­ме­ча­ет­ся двумя мет­ка­ми, по­ка­зы­ва­ю­щи­ми до­пу­сти­мые гра­ни­цы зоны, где может быть уста­нов­лен ко­лы­шек для мяча. Также ча­стью пло­щад­ки яв­ля­ют­ся глад­кое поле, не­ров­ное поле и про­чие пре­пят­ствия. Фи­наль­ной ча­стью пло­щад­ки яв­ля­ет­ся лунка, ко­то­рая, для воз­мож­но­сти ори­ен­ти­ро­ва­ния, по­ме­ча­ет­ся каким-либо об­ра­зом (чаще флаж­ком). Лунка рас­по­ла­га­ет­ся на спе­ци­аль­ной лу­жай­ке «грин», где вы­со­та травы ми­ни­маль­на. Ти­пич­ная пло­щад­ка для голь­фа со­сто­ит из 18 лунок.

5. Пер­во­на­чаль­ные шот­ланд­ские пло­щад­ки в ос­нов­ном рас­по­ла­га­лись на дюнах, ко­то­рые на­хо­ди­лись рядом с бе­ре­гом и были по­кры­ты слоем земли.

6. В гольф се­год­ня иг­ра­ют даже на кру­из­ных лай­не­рах. Ис­поль­зо­ва­ние клас­си­че­ских мячей для голь­фа вре­дит окру­жа­ю­щей среде, так как часто мячи по­па­да­ют в воду и пла­ва­ют в море. Не­мец­кая фирма вы­пу­сти­ла спе­ци­аль­ные мячи для голь­фа из спрес­со­ван­но­го ры­бье­го корма для игры на суд­нах. Те­перь все до­воль­ны.

7. Есть и дру­гие ин­те­рес­ные факты в ис­то­рии голь­фа. Аме­ри­кан­ка Мар­га­рет Эббот вы­иг­ра­ла жен­ские со­рев­но­ва­ния по голь­фу на Олим­пий­ских играх 1900 года, став пер­вой олим­пий­ской чем­пи­он­кой из США. Од­на­ко по при­чи­не пло­хой ор­га­ни­за­ции той Олим­пи­а­ды в Па­ри­же Эббот не знала, что при­ни­ма­ет в ней уча­стие, как и мно­гие дру­гие голь­фи­сты. Даже от­прав­ля­ясь домой, Эббот была уве­ре­на, что вы­иг­ра­ла тур­нир, при­уро­чен­ный к про­хо­див­шей в Па­ри­же в том же году Все­мир­ной вы­став­ке.

8. В 1968 году Жен­ская фе­де­ра­ция голь­фа поз­во­ли­ла спортс­мен­кам вы­сту­пать в ко­рот­ких юбках. Участ­ни­цы при­ня­ли это ре­ше­ние по­ло­жи­тель­но.

(1) Ox, да и тоск­ли­во же быв­ше­му фрон­то­ви­ку бро­дить по Кар­тун­ско­му бору. Какая-то земля здесь такая, что во­сем­на­дца­тый год со­хра­ня­ют­ся, лишь чуть об­ва­ли­лись, не то что по­ло­сы тран­шей, не то что ог­не­вые по­зи­ции пушек — но от­дель­ная стрел­ко­вая ячей­ка ма­лень­кая, где не­ве­до­мый сол­дат хо­ро­нил свое боль­шое тело в из­мыз­ган­ной ко­рот­кой ши­нель­ке. Брёвна с блин­даж­ных пе­ре­кры­тий за эти годы, ко­неч­но, рас­та­щи­ли, а ямы оста­лись ясные.

(2) Хоть в этом самом бору я не во­е­вал, а рядом, в стрел­ко­вых вой­сках, в таком же. Хожу от блин­да­жа к блин­да­жу, со­об­ра­жаю, где что могло быть, и вдруг у од­но­го блин­да­жа, у вы­хо­да, на­тал­ки­ва­юсь на ста­рое, во­сем­на­дцать лет ле­жа­лое, а и до тех во­сем­на­дца­ти уже от­слу­жив­шее ведро.

(3) Оно уж тогда было худое, в первую во­ен­ную зиму. Может из де­рев­ни сго­рев­шей под­хва­тил его со­об­ра­зи­тель­ный сол­да­тик да стен­ки ко дну ещё на конус смял и при­ла­дил его пе­ре­хо­дом от же­стя­ной печки в трубу. Вот в этом самом блин­да­же в ту тре­вож­ную зиму, дней де­вя­но­сто, а может сто пять­де­сят, когда фронт тут оста­но­вил­ся, гнало худое ведро через себя дым. Оно на­ка­ля­лось шибко, от него руки грели, и хлеб близ него под­ру­мя­ни­ва­ли. Сколь­ко дыму через себя ведро про­пу­сти­ло — столь­ко и мыс­лей не­вы­ска­зан­ных, писем не­на­пи­сан­ных от людей.

(4) А потом как-ни­будь утром, при весёлом сол­ныш­ке, бо­е­вой по­ря­док ме­ня­ли, блин­даж бро­са­ли, ко­ман­дир то­ро­пил свою ко­ман­ду — «ну! ну!» — ор­ди­на­рец печку по­ру­шил, втис­нул ее всю на ма­ши­ну, и ко­ле­на все, а ху­до­му ведру места не на­шлось. «Брось ты его, за­ра­зу! — стар­ши­на крик­нул. — Там дру­гое найдёшь!» Ехать было да­ле­ко, да и дело уж к весне по­во­ра­чи­ва­ло, по­сто­ял ор­ди­на­рец с худым вед­ром, вздох­нул — и опу­стил его у входа. И все за­сме­я­лись.

(5) С тех пор и брёвна с блин­да­жа со­дра­ли, и сто­лик — а худое вер­ное ведро так и оста­лось у сво­е­го блин­да­жа.

(6) Стою над ним, на­хлы­ну­ло. Ре­бя­та чи­стые, дру­зья фрон­то­вые! Чем были живы мы и на что на­де­я­лись, и самая друж­ба наша бес­ко­рыст­ная про­шло всё дымом, и ни­ко­гда уж боль­ше не слу­жить этому ржа­во­му, за­бы­то­му...

(1) Ox, да и тоск­ли­во же быв­ше­му фрон­то­ви­ку бро­дить по Кар­тун­ско­му бору. Какая-то земля здесь такая, что во­сем­на­дца­тый год со­хра­ня­ют­ся, лишь чуть об­ва­ли­лись, не то что по­ло­сы тран­шей, не то что ог­не­вые по­зи­ции пушек — но от­дель­ная стрел­ко­вая ячей­ка ма­лень­кая, где не­ве­до­мый сол­дат хо­ро­нил свое боль­шое тело в из­мыз­ган­ной ко­рот­кой ши­нель­ке. Брёвна с блин­даж­ных пе­ре­кры­тий за эти годы, ко­неч­но, рас­та­щи­ли, а ямы оста­лись ясные.

(2) Хоть в этом самом бору я не во­е­вал, а рядом, в стрел­ко­вых вой­сках, в таком же. Хожу от блин­да­жа к блин­да­жу, со­об­ра­жаю, где что могло быть, и вдруг у од­но­го блин­да­жа, у вы­хо­да, на­тал­ки­ва­юсь на ста­рое, во­сем­на­дцать лет ле­жа­лое, а и до тех во­сем­на­дца­ти уже от­слу­жив­шее ведро.

(3) Оно уж тогда было худое, в первую во­ен­ную зиму. Может из де­рев­ни сго­рев­шей под­хва­тил его со­об­ра­зи­тель­ный сол­да­тик да стен­ки ко дну ещё на конус смял и при­ла­дил его пе­ре­хо­дом от же­стя­ной печки в трубу. Вот в этом самом блин­да­же в ту тре­вож­ную зиму, дней де­вя­но­сто, а может сто пять­де­сят, когда фронт тут оста­но­вил­ся, гнало худое ведро через себя дым. Оно на­ка­ля­лось шибко, от него руки грели, и хлеб близ него под­ру­мя­ни­ва­ли. Сколь­ко дыму через себя ведро про­пу­сти­ло — столь­ко и мыс­лей не­вы­ска­зан­ных, писем не­на­пи­сан­ных от людей.

(4) А потом как-ни­будь утром, при весёлом сол­ныш­ке, бо­е­вой по­ря­док ме­ня­ли, блин­даж бро­са­ли, ко­ман­дир то­ро­пил свою ко­ман­ду — «ну! ну!» — ор­ди­на­рец печку по­ру­шил, втис­нул ее всю на ма­ши­ну, и ко­ле­на все, а ху­до­му ведру места не на­шлось. «Брось ты его, за­ра­зу! — стар­ши­на крик­нул. — Там дру­гое найдёшь!» Ехать было да­ле­ко, да и дело уж к весне по­во­ра­чи­ва­ло, по­сто­ял ор­ди­на­рец с худым вед­ром, вздох­нул — и опу­стил его у входа. И все за­сме­я­лись.

(5) С тех пор и брёвна с блин­да­жа со­дра­ли, и сто­лик — а худое вер­ное ведро так и оста­лось у сво­е­го блин­да­жа.

(6) Стою над ним, на­хлы­ну­ло. Ре­бя­та чи­стые, дру­зья фрон­то­вые! Чем были живы мы и на что на­де­я­лись, и самая друж­ба наша бес­ко­рыст­ная про­шло всё дымом, и ни­ко­гда уж боль­ше не слу­жить этому ржа­во­му, за­бы­то­му...

(1) Ox, да и тоск­ли­во же быв­ше­му фрон­то­ви­ку бро­дить по Кар­тун­ско­му бору. Какая-то земля здесь такая, что во­сем­на­дца­тый год со­хра­ня­ют­ся, лишь чуть об­ва­ли­лись, не то что по­ло­сы тран­шей, не то что ог­не­вые по­зи­ции пушек — но от­дель­ная стрел­ко­вая ячей­ка ма­лень­кая, где не­ве­до­мый сол­дат хо­ро­нил свое боль­шое тело в из­мыз­ган­ной ко­рот­кой ши­нель­ке. Брёвна с блин­даж­ных пе­ре­кры­тий за эти годы, ко­неч­но, рас­та­щи­ли, а ямы оста­лись ясные.

(2) Хоть в этом самом бору я не во­е­вал, а рядом, в стрел­ко­вых вой­сках, в таком же. Хожу от блин­да­жа к блин­да­жу, со­об­ра­жаю, где что могло быть, и вдруг у од­но­го блин­да­жа, у вы­хо­да, на­тал­ки­ва­юсь на ста­рое, во­сем­на­дцать лет ле­жа­лое, а и до тех во­сем­на­дца­ти уже от­слу­жив­шее ведро.

(3) Оно уж тогда было худое, в первую во­ен­ную зиму. Может из де­рев­ни сго­рев­шей под­хва­тил его со­об­ра­зи­тель­ный сол­да­тик да стен­ки ко дну ещё на конус смял и при­ла­дил его пе­ре­хо­дом от же­стя­ной печки в трубу. Вот в этом самом блин­да­же в ту тре­вож­ную зиму, дней де­вя­но­сто, а может сто пять­де­сят, когда фронт тут оста­но­вил­ся, гнало худое ведро через себя дым. Оно на­ка­ля­лось шибко, от него руки грели, и хлеб близ него под­ру­мя­ни­ва­ли. Сколь­ко дыму через себя ведро про­пу­сти­ло — столь­ко и мыс­лей не­вы­ска­зан­ных, писем не­на­пи­сан­ных от людей.

(4) А потом как-ни­будь утром, при весёлом сол­ныш­ке, бо­е­вой по­ря­док ме­ня­ли, блин­даж бро­са­ли, ко­ман­дир то­ро­пил свою ко­ман­ду — «ну! ну!» — ор­ди­на­рец печку по­ру­шил, втис­нул ее всю на ма­ши­ну, и ко­ле­на все, а ху­до­му ведру места не на­шлось. «Брось ты его, за­ра­зу! — стар­ши­на крик­нул. — Там дру­гое найдёшь!» Ехать было да­ле­ко, да и дело уж к весне по­во­ра­чи­ва­ло, по­сто­ял ор­ди­на­рец с худым вед­ром, вздох­нул — и опу­стил его у входа. И все за­сме­я­лись.

(5) С тех пор и брёвна с блин­да­жа со­дра­ли, и сто­лик — а худое вер­ное ведро так и оста­лось у сво­е­го блин­да­жа.

(6) Стою над ним, на­хлы­ну­ло. Ре­бя­та чи­стые, дру­зья фрон­то­вые! Чем были живы мы и на что на­де­я­лись, и самая друж­ба наша бес­ко­рыст­ная про­шло всё дымом, и ни­ко­гда уж боль­ше не слу­жить этому ржа­во­му, за­бы­то­му...

(1) Ox, да и тоск­ли­во же быв­ше­му фрон­то­ви­ку бро­дить по Кар­тун­ско­му бору. Какая-то земля здесь такая, что во­сем­на­дца­тый год со­хра­ня­ют­ся, лишь чуть об­ва­ли­лись, не то что по­ло­сы тран­шей, не то что ог­не­вые по­зи­ции пушек — но от­дель­ная стрел­ко­вая ячей­ка ма­лень­кая, где не­ве­до­мый сол­дат хо­ро­нил свое боль­шое тело в из­мыз­ган­ной ко­рот­кой ши­нель­ке. Брёвна с блин­даж­ных пе­ре­кры­тий за эти годы, ко­неч­но, рас­та­щи­ли, а ямы оста­лись ясные.

(2) Хоть в этом самом бору я не во­е­вал, а рядом, в стрел­ко­вых вой­сках, в таком же. Хожу от блин­да­жа к блин­да­жу, со­об­ра­жаю, где что могло быть, и вдруг у од­но­го блин­да­жа, у вы­хо­да, на­тал­ки­ва­юсь на ста­рое, во­сем­на­дцать лет ле­жа­лое, а и до тех во­сем­на­дца­ти уже от­слу­жив­шее ведро.

(3) Оно уж тогда было худое, в первую во­ен­ную зиму. Может из де­рев­ни сго­рев­шей под­хва­тил его со­об­ра­зи­тель­ный сол­да­тик да стен­ки ко дну ещё на конус смял и при­ла­дил его пе­ре­хо­дом от же­стя­ной печки в трубу. Вот в этом самом блин­да­же в ту тре­вож­ную зиму, дней де­вя­но­сто, а может сто пять­де­сят, когда фронт тут оста­но­вил­ся, гнало худое ведро через себя дым. Оно на­ка­ля­лось шибко, от него руки грели, и хлеб близ него под­ру­мя­ни­ва­ли. Сколь­ко дыму через себя ведро про­пу­сти­ло — столь­ко и мыс­лей не­вы­ска­зан­ных, писем не­на­пи­сан­ных от людей.

(4) А потом как-ни­будь утром, при весёлом сол­ныш­ке, бо­е­вой по­ря­док ме­ня­ли, блин­даж бро­са­ли, ко­ман­дир то­ро­пил свою ко­ман­ду — «ну! ну!» — ор­ди­на­рец печку по­ру­шил, втис­нул ее всю на ма­ши­ну, и ко­ле­на все, а ху­до­му ведру места не на­шлось. «Брось ты его, за­ра­зу! — стар­ши­на крик­нул. — Там дру­гое найдёшь!» Ехать было да­ле­ко, да и дело уж к весне по­во­ра­чи­ва­ло, по­сто­ял ор­ди­на­рец с худым вед­ром, вздох­нул — и опу­стил его у входа. И все за­сме­я­лись.

(5) С тех пор и брёвна с блин­да­жа со­дра­ли, и сто­лик — а худое вер­ное ведро так и оста­лось у сво­е­го блин­да­жа.

(6) Стою над ним, на­хлы­ну­ло. Ре­бя­та чи­стые, дру­зья фрон­то­вые! Чем были живы мы и на что на­де­я­лись, и самая друж­ба наша бес­ко­рыст­ная про­шло всё дымом, и ни­ко­гда уж боль­ше не слу­жить этому ржа­во­му, за­бы­то­му...

(1) Ox, да и тоск­ли­во же быв­ше­му фрон­то­ви­ку бро­дить по Кар­тун­ско­му бору. Какая-то земля здесь такая, что во­сем­на­дца­тый год со­хра­ня­ют­ся, лишь чуть об­ва­ли­лись, не то что по­ло­сы тран­шей, не то что ог­не­вые по­зи­ции пушек — но от­дель­ная стрел­ко­вая ячей­ка ма­лень­кая, где не­ве­до­мый сол­дат хо­ро­нил свое боль­шое тело в из­мыз­ган­ной ко­рот­кой ши­нель­ке. Брёвна с блин­даж­ных пе­ре­кры­тий за эти годы, ко­неч­но, рас­та­щи­ли, а ямы оста­лись ясные.

(2) Хоть в этом самом бору я не во­е­вал, а рядом, в стрел­ко­вых вой­сках, в таком же. Хожу от блин­да­жа к блин­да­жу, со­об­ра­жаю, где что могло быть, и вдруг у од­но­го блин­да­жа, у вы­хо­да, на­тал­ки­ва­юсь на ста­рое, во­сем­на­дцать лет ле­жа­лое, а и до тех во­сем­на­дца­ти уже от­слу­жив­шее ведро.

(3) Оно уж тогда было худое, в первую во­ен­ную зиму. Может из де­рев­ни сго­рев­шей под­хва­тил его со­об­ра­зи­тель­ный сол­да­тик да стен­ки ко дну ещё на конус смял и при­ла­дил его пе­ре­хо­дом от же­стя­ной печки в трубу. Вот в этом самом блин­да­же в ту тре­вож­ную зиму, дней де­вя­но­сто, а может сто пять­де­сят, когда фронт тут оста­но­вил­ся, гнало худое ведро через себя дым. Оно на­ка­ля­лось шибко, от него руки грели, и хлеб близ него под­ру­мя­ни­ва­ли. Сколь­ко дыму через себя ведро про­пу­сти­ло — столь­ко и мыс­лей не­вы­ска­зан­ных, писем не­на­пи­сан­ных от людей.

(4) А потом как-ни­будь утром, при весёлом сол­ныш­ке, бо­е­вой по­ря­док ме­ня­ли, блин­даж бро­са­ли, ко­ман­дир то­ро­пил свою ко­ман­ду — «ну! ну!» — ор­ди­на­рец печку по­ру­шил, втис­нул ее всю на ма­ши­ну, и ко­ле­на все, а ху­до­му ведру места не на­шлось. «Брось ты его, за­ра­зу! — стар­ши­на крик­нул. — Там дру­гое найдёшь!» Ехать было да­ле­ко, да и дело уж к весне по­во­ра­чи­ва­ло, по­сто­ял ор­ди­на­рец с худым вед­ром, вздох­нул — и опу­стил его у входа. И все за­сме­я­лись.

(5) С тех пор и брёвна с блин­да­жа со­дра­ли, и сто­лик — а худое вер­ное ведро так и оста­лось у сво­е­го блин­да­жа.

(6) Стою над ним, на­хлы­ну­ло. Ре­бя­та чи­стые, дру­зья фрон­то­вые! Чем были живы мы и на что на­де­я­лись, и самая друж­ба наша бес­ко­рыст­ная про­шло всё дымом, и ни­ко­гда уж боль­ше не слу­жить этому ржа­во­му, за­бы­то­му...