1. Озеро Бал­хаш, рас­по­ло­жен­ное на во­сто­ке Ка­зах­ста­на, — круп­ней­ший во­до­ем Рес­пуб­ли­ки, вы­тя­нув­ший­ся по­лу­ме­ся­цем на 600 ки­ло­мет­ров. Слово «Бал­хаш» воз­ник­ло от слова «balkas», ко­то­рое в пе­ре­во­де с ка­зах­ско­го, та­тар­ско­го и ал­тай­ско­го язы­ков озна­ча­ет «кочки на бо­ло­те», «бо­ло­ти­стая мест­ность, по­кры­тая коч­ка­ми». Бал­хаш за­ни­ма­ет вто­рое место после Кас­пий­ско­го моря в спис­ке не­пе­ре­сы­ха­ю­щих со­ле­ных озер мира. Оно яв­ля­ет­ся и самым боль­шим в Ка­зах­ста­не.

2. Бал­хаш — един­ствен­ное на пла­не­те озеро с раз­ной по со­ста­ву водой: за­пад­ная его часть прес­но­вод­ная, а во­сточ­ная — со­ле­ная. Бла­го­да­ря уз­ко­му про­ли­ву и по­лу­ост­ро­ву Са­ры­есик воды озера не сме­ши­ва­ют­ся. Озеро Бал­хаш не пе­ре­ста­ет удив­лять своей за­га­доч­но­стью: до сих пор уче­ные не могут объ­яс­нить гео­гра­фи­че­ский па­ра­докс по­яв­ле­ния по­лу­прес­но­вод­но­го бес­сточ­но­го во­до­е­ма среди сте­пей, в рай­о­не су­хо­го кли­ма­та и ма­ло­го вы­па­де­ния осад­ков.

3. Озеро имеет при­род­ное про­ис­хож­де­ние, оно по­яви­лось вслед­ствие не­рав­но­мер­но­го про­се­да­ния Ту­ран­ской плиты и за­топ­ле­ния об­ра­зо­ван­ных углуб­ле­ний во вто­ром пе­ри­о­де кай­но­зой­ской эры. На нем на­хо­дит­ся не­ма­ло не­боль­ших ост­ро­вов и два круп­ных — Ба­са­рал и Та­са­рал. Из-за от­сут­ствия сто­ков уро­вень воды в озере су­ще­ствен­но ко­леб­лет­ся в раз­ное время года и за­ви­сит от до­ждей, ко­ли­че­ства снега в горах и от ин­тен­сив­но­сти ис­па­ре­ния с по­верх­но­сти во­до­е­ма.

4. Земли При­бал­ха­шья — пу­сты­ни и степи, по­кры­тые кам­ня­ми, гли­ной и щеб­нем. Од­на­ко не­ко­то­рые рас­те­ния при­спо­со­би­лись к вы­жи­ва­нию в труд­ных усло­ви­ях. Свое­об­раз­ным укра­ше­ни­ем озера слу­жат около 60 видов ред­ких рас­те­ний, не име­ю­щих кор­ней и рас­ту­щих прямо из воды.

5. Фауна озера раз­но­об­раз­ная, тут оби­та­ет около 20 видов рыб. Эти места об­лю­бо­ва­ли при­мер­но 120 видов пер­на­тых, часть из ко­то­рых за­не­се­на в Крас­ную книгу. До­воль­но раз­но­об­раз­на и флора, при­вле­ка­ю­щая бо­та­ни­ков. При­е­хав на озеро Бал­хаш, пу­те­ше­ствен­ни­ки от­кры­ва­ют для себя его оча­ро­ва­тель­ную при­ро­ду, не­обыч­ный жи­вот­ный и рас­ти­тель­ный мир.

1. Озеро Бал­хаш, рас­по­ло­жен­ное на во­сто­ке Ка­зах­ста­на, — круп­ней­ший во­до­ем Рес­пуб­ли­ки, вы­тя­нув­ший­ся по­лу­ме­ся­цем на 600 ки­ло­мет­ров. Слово «Бал­хаш» воз­ник­ло от слова «balkas», ко­то­рое в пе­ре­во­де с ка­зах­ско­го, та­тар­ско­го и ал­тай­ско­го язы­ков озна­ча­ет «кочки на бо­ло­те», «бо­ло­ти­стая мест­ность, по­кры­тая коч­ка­ми». Бал­хаш за­ни­ма­ет вто­рое место после Кас­пий­ско­го моря в спис­ке не­пе­ре­сы­ха­ю­щих со­ле­ных озер мира. Оно яв­ля­ет­ся и самым боль­шим в Ка­зах­ста­не.

2. Бал­хаш — един­ствен­ное на пла­не­те озеро с раз­ной по со­ста­ву водой: за­пад­ная его часть прес­но­вод­ная, а во­сточ­ная — со­ле­ная. Бла­го­да­ря уз­ко­му про­ли­ву и по­лу­ост­ро­ву Са­ры­есик воды озера не сме­ши­ва­ют­ся. Озеро Бал­хаш не пе­ре­ста­ет удив­лять своей за­га­доч­но­стью: до сих пор уче­ные не могут объ­яс­нить гео­гра­фи­че­ский па­ра­докс по­яв­ле­ния по­лу­прес­но­вод­но­го бес­сточ­но­го во­до­е­ма среди сте­пей, в рай­о­не су­хо­го кли­ма­та и ма­ло­го вы­па­де­ния осад­ков.

3. Озеро имеет при­род­ное про­ис­хож­де­ние, оно по­яви­лось вслед­ствие не­рав­но­мер­но­го про­се­да­ния Ту­ран­ской плиты и за­топ­ле­ния об­ра­зо­ван­ных углуб­ле­ний во вто­ром пе­ри­о­де кай­но­зой­ской эры. На нем на­хо­дит­ся не­ма­ло не­боль­ших ост­ро­вов и два круп­ных — Ба­са­рал и Та­са­рал. Из-за от­сут­ствия сто­ков уро­вень воды в озере су­ще­ствен­но ко­леб­лет­ся в раз­ное время года и за­ви­сит от до­ждей, ко­ли­че­ства снега в горах и от ин­тен­сив­но­сти ис­па­ре­ния с по­верх­но­сти во­до­е­ма.

4. Земли При­бал­ха­шья — пу­сты­ни и степи, по­кры­тые кам­ня­ми, гли­ной и щеб­нем. Од­на­ко не­ко­то­рые рас­те­ния при­спо­со­би­лись к вы­жи­ва­нию в труд­ных усло­ви­ях. Свое­об­раз­ным укра­ше­ни­ем озера слу­жат около 60 видов ред­ких рас­те­ний, не име­ю­щих кор­ней и рас­ту­щих прямо из воды.

5. Фауна озера раз­но­об­раз­ная, тут оби­та­ет около 20 видов рыб. Эти места об­лю­бо­ва­ли при­мер­но 120 видов пер­на­тых, часть из ко­то­рых за­не­се­на в Крас­ную книгу. До­воль­но раз­но­об­раз­на и флора, при­вле­ка­ю­щая бо­та­ни­ков. При­е­хав на озеро Бал­хаш, пу­те­ше­ствен­ни­ки от­кры­ва­ют для себя его оча­ро­ва­тель­ную при­ро­ду, не­обыч­ный жи­вот­ный и рас­ти­тель­ный мир.

1. Озеро Бал­хаш, рас­по­ло­жен­ное на во­сто­ке Ка­зах­ста­на, — круп­ней­ший во­до­ем Рес­пуб­ли­ки, вы­тя­нув­ший­ся по­лу­ме­ся­цем на 600 ки­ло­мет­ров. Слово «Бал­хаш» воз­ник­ло от слова «balkas», ко­то­рое в пе­ре­во­де с ка­зах­ско­го, та­тар­ско­го и ал­тай­ско­го язы­ков озна­ча­ет «кочки на бо­ло­те», «бо­ло­ти­стая мест­ность, по­кры­тая коч­ка­ми». Бал­хаш за­ни­ма­ет вто­рое место после Кас­пий­ско­го моря в спис­ке не­пе­ре­сы­ха­ю­щих со­ле­ных озер мира. Оно яв­ля­ет­ся и самым боль­шим в Ка­зах­ста­не.

2. Бал­хаш — един­ствен­ное на пла­не­те озеро с раз­ной по со­ста­ву водой: за­пад­ная его часть прес­но­вод­ная, а во­сточ­ная — со­ле­ная. Бла­го­да­ря уз­ко­му про­ли­ву и по­лу­ост­ро­ву Са­ры­есик воды озера не сме­ши­ва­ют­ся. Озеро Бал­хаш не пе­ре­ста­ет удив­лять своей за­га­доч­но­стью: до сих пор уче­ные не могут объ­яс­нить гео­гра­фи­че­ский па­ра­докс по­яв­ле­ния по­лу­прес­но­вод­но­го бес­сточ­но­го во­до­е­ма среди сте­пей, в рай­о­не су­хо­го кли­ма­та и ма­ло­го вы­па­де­ния осад­ков.

3. Озеро имеет при­род­ное про­ис­хож­де­ние, оно по­яви­лось вслед­ствие не­рав­но­мер­но­го про­се­да­ния Ту­ран­ской плиты и за­топ­ле­ния об­ра­зо­ван­ных углуб­ле­ний во вто­ром пе­ри­о­де кай­но­зой­ской эры. На нем на­хо­дит­ся не­ма­ло не­боль­ших ост­ро­вов и два круп­ных — Ба­са­рал и Та­са­рал. Из-за от­сут­ствия сто­ков уро­вень воды в озере су­ще­ствен­но ко­леб­лет­ся в раз­ное время года и за­ви­сит от до­ждей, ко­ли­че­ства снега в горах и от ин­тен­сив­но­сти ис­па­ре­ния с по­верх­но­сти во­до­е­ма.

4. Земли При­бал­ха­шья — пу­сты­ни и степи, по­кры­тые кам­ня­ми, гли­ной и щеб­нем. Од­на­ко не­ко­то­рые рас­те­ния при­спо­со­би­лись к вы­жи­ва­нию в труд­ных усло­ви­ях. Свое­об­раз­ным укра­ше­ни­ем озера слу­жат около 60 видов ред­ких рас­те­ний, не име­ю­щих кор­ней и рас­ту­щих прямо из воды.

5. Фауна озера раз­но­об­раз­ная, тут оби­та­ет около 20 видов рыб. Эти места об­лю­бо­ва­ли при­мер­но 120 видов пер­на­тых, часть из ко­то­рых за­не­се­на в Крас­ную книгу. До­воль­но раз­но­об­раз­на и флора, при­вле­ка­ю­щая бо­та­ни­ков. При­е­хав на озеро Бал­хаш, пу­те­ше­ствен­ни­ки от­кры­ва­ют для себя его оча­ро­ва­тель­ную при­ро­ду, не­обыч­ный жи­вот­ный и рас­ти­тель­ный мир.

1. Озеро Бал­хаш, рас­по­ло­жен­ное на во­сто­ке Ка­зах­ста­на, — круп­ней­ший во­до­ем Рес­пуб­ли­ки, вы­тя­нув­ший­ся по­лу­ме­ся­цем на 600 ки­ло­мет­ров. Слово «Бал­хаш» воз­ник­ло от слова «balkas», ко­то­рое в пе­ре­во­де с ка­зах­ско­го, та­тар­ско­го и ал­тай­ско­го язы­ков озна­ча­ет «кочки на бо­ло­те», «бо­ло­ти­стая мест­ность, по­кры­тая коч­ка­ми». Бал­хаш за­ни­ма­ет вто­рое место после Кас­пий­ско­го моря в спис­ке не­пе­ре­сы­ха­ю­щих со­ле­ных озер мира. Оно яв­ля­ет­ся и самым боль­шим в Ка­зах­ста­не.

2. Бал­хаш — един­ствен­ное на пла­не­те озеро с раз­ной по со­ста­ву водой: за­пад­ная его часть прес­но­вод­ная, а во­сточ­ная — со­ле­ная. Бла­го­да­ря уз­ко­му про­ли­ву и по­лу­ост­ро­ву Са­ры­есик воды озера не сме­ши­ва­ют­ся. Озеро Бал­хаш не пе­ре­ста­ет удив­лять своей за­га­доч­но­стью: до сих пор уче­ные не могут объ­яс­нить гео­гра­фи­че­ский па­ра­докс по­яв­ле­ния по­лу­прес­но­вод­но­го бес­сточ­но­го во­до­е­ма среди сте­пей, в рай­о­не су­хо­го кли­ма­та и ма­ло­го вы­па­де­ния осад­ков.

3. Озеро имеет при­род­ное про­ис­хож­де­ние, оно по­яви­лось вслед­ствие не­рав­но­мер­но­го про­се­да­ния Ту­ран­ской плиты и за­топ­ле­ния об­ра­зо­ван­ных углуб­ле­ний во вто­ром пе­ри­о­де кай­но­зой­ской эры. На нем на­хо­дит­ся не­ма­ло не­боль­ших ост­ро­вов и два круп­ных — Ба­са­рал и Та­са­рал. Из-за от­сут­ствия сто­ков уро­вень воды в озере су­ще­ствен­но ко­леб­лет­ся в раз­ное время года и за­ви­сит от до­ждей, ко­ли­че­ства снега в горах и от ин­тен­сив­но­сти ис­па­ре­ния с по­верх­но­сти во­до­е­ма.

4. Земли При­бал­ха­шья — пу­сты­ни и степи, по­кры­тые кам­ня­ми, гли­ной и щеб­нем. Од­на­ко не­ко­то­рые рас­те­ния при­спо­со­би­лись к вы­жи­ва­нию в труд­ных усло­ви­ях. Свое­об­раз­ным укра­ше­ни­ем озера слу­жат около 60 видов ред­ких рас­те­ний, не име­ю­щих кор­ней и рас­ту­щих прямо из воды.

5. Фауна озера раз­но­об­раз­ная, тут оби­та­ет около 20 видов рыб. Эти места об­лю­бо­ва­ли при­мер­но 120 видов пер­на­тых, часть из ко­то­рых за­не­се­на в Крас­ную книгу. До­воль­но раз­но­об­раз­на и флора, при­вле­ка­ю­щая бо­та­ни­ков. При­е­хав на озеро Бал­хаш, пу­те­ше­ствен­ни­ки от­кры­ва­ют для себя его оча­ро­ва­тель­ную при­ро­ду, не­обыч­ный жи­вот­ный и рас­ти­тель­ный мир.

1. Озеро Бал­хаш, рас­по­ло­жен­ное на во­сто­ке Ка­зах­ста­на, — круп­ней­ший во­до­ем Рес­пуб­ли­ки, вы­тя­нув­ший­ся по­лу­ме­ся­цем на 600 ки­ло­мет­ров. Слово «Бал­хаш» воз­ник­ло от слова «balkas», ко­то­рое в пе­ре­во­де с ка­зах­ско­го, та­тар­ско­го и ал­тай­ско­го язы­ков озна­ча­ет «кочки на бо­ло­те», «бо­ло­ти­стая мест­ность, по­кры­тая коч­ка­ми». Бал­хаш за­ни­ма­ет вто­рое место после Кас­пий­ско­го моря в спис­ке не­пе­ре­сы­ха­ю­щих со­ле­ных озер мира. Оно яв­ля­ет­ся и самым боль­шим в Ка­зах­ста­не.

2. Бал­хаш — един­ствен­ное на пла­не­те озеро с раз­ной по со­ста­ву водой: за­пад­ная его часть прес­но­вод­ная, а во­сточ­ная — со­ле­ная. Бла­го­да­ря уз­ко­му про­ли­ву и по­лу­ост­ро­ву Са­ры­есик воды озера не сме­ши­ва­ют­ся. Озеро Бал­хаш не пе­ре­ста­ет удив­лять своей за­га­доч­но­стью: до сих пор уче­ные не могут объ­яс­нить гео­гра­фи­че­ский па­ра­докс по­яв­ле­ния по­лу­прес­но­вод­но­го бес­сточ­но­го во­до­е­ма среди сте­пей, в рай­о­не су­хо­го кли­ма­та и ма­ло­го вы­па­де­ния осад­ков.

3. Озеро имеет при­род­ное про­ис­хож­де­ние, оно по­яви­лось вслед­ствие не­рав­но­мер­но­го про­се­да­ния Ту­ран­ской плиты и за­топ­ле­ния об­ра­зо­ван­ных углуб­ле­ний во вто­ром пе­ри­о­де кай­но­зой­ской эры. На нем на­хо­дит­ся не­ма­ло не­боль­ших ост­ро­вов и два круп­ных — Ба­са­рал и Та­са­рал. Из-за от­сут­ствия сто­ков уро­вень воды в озере су­ще­ствен­но ко­леб­лет­ся в раз­ное время года и за­ви­сит от до­ждей, ко­ли­че­ства снега в горах и от ин­тен­сив­но­сти ис­па­ре­ния с по­верх­но­сти во­до­е­ма.

4. Земли При­бал­ха­шья — пу­сты­ни и степи, по­кры­тые кам­ня­ми, гли­ной и щеб­нем. Од­на­ко не­ко­то­рые рас­те­ния при­спо­со­би­лись к вы­жи­ва­нию в труд­ных усло­ви­ях. Свое­об­раз­ным укра­ше­ни­ем озера слу­жат около 60 видов ред­ких рас­те­ний, не име­ю­щих кор­ней и рас­ту­щих прямо из воды.

5. Фауна озера раз­но­об­раз­ная, тут оби­та­ет около 20 видов рыб. Эти места об­лю­бо­ва­ли при­мер­но 120 видов пер­на­тых, часть из ко­то­рых за­не­се­на в Крас­ную книгу. До­воль­но раз­но­об­раз­на и флора, при­вле­ка­ю­щая бо­та­ни­ков. При­е­хав на озеро Бал­хаш, пу­те­ше­ствен­ни­ки от­кры­ва­ют для себя его оча­ро­ва­тель­ную при­ро­ду, не­обыч­ный жи­вот­ный и рас­ти­тель­ный мир.

На про­тя­же­нии всей се­мей­ной жизни Тол­стой от­да­вал много сил и дум вос­пи­та­нию детей. Он вно­сил в их жизнь массу юмора и жиз­не­ра­дост­но­го ве­се­лья. Он умел ожи­вить всех и пе­ре­ло­мить су­мрач­ные на­стро­е­ния. Одним из средств для этого яв­лял­ся часто при­ме­няв­ший­ся «бег ну­ми­дий­ской кон­ни­цы».

Бы­ва­ло, сидят все в зале после отъ­ез­да скуч­ных го­стей, ссор, дет­ских слез, не­до­ра­зу­ме­ния. Все при­тих­ли. И вдруг Лев Ни­ко­ла­е­вич сры­ва­ет­ся со стула, под­ни­ма­ет одну руку квер­ху, и, по­ма­хи­вая ки­стью ее над го­ло­вой, стре­мглав бежит га­ло­пом впри­прыж­ку во­круг стола. Все летят за ним, в точ­но­сти по­вто­ряя его дви­же­ния. Обе­жав во­круг ком­на­ты не­сколь­ко раз и за­пы­хав­шись, все са­дят­ся на свои места — уже со­всем в дру­гом на­стро­е­нии. Все ожив­ле­ны и ве­се­лы. Ссоры, скука и слезы за­бы­ты...

По пред­став­ле­нию детей, мама была пер­вым че­ло­ве­ком в доме, от нее за­ви­се­ло все. Она за­ка­зы­ва­ла по­ва­ру обед, от­пус­ка­ла ребят гу­лять, шила дет­ское пла­тье и белье; она все­гда кор­ми­ла гру­дью ка­ко­го-ни­будь ма­лень­ко­го и целый день то­роп­ли­вы­ми ша­га­ми бе­га­ла по дому. С ней можно было ка­приз­ни­чать, хотя ино­гда она бы­ва­ла сер­ди­та и на­ка­зы­ва­ла. С папой ка­приз­ни­чать не по­ла­га­лось. Когда он смот­рел в глаза, то знал все, и по­то­му лгать ему было не­воз­мож­но. И ему никто ни­ко­гда не лгал. Папа ни­ко­го ни­ко­гда не на­ка­зы­вал и почти ни­ко­гда не за­став­лял детей что-ни­будь де­лать, а вы­хо­ди­ло все­гда так, что все, как будто по сво­е­му соб­ствен­но­му же­ла­нию и по­чи­ну, де­ла­ли все так, как он этого хотел.

«Мама часто бра­ни­ла нас и на­ка­зы­ва­ла, — рас­ска­зы­ва­ет Илья Льво­вич, — а отец, когда ему нужно было за­ста­вить нас что-ни­будь сде­лать, толь­ко при­сталь­но взгля­ды­вал в глаза, и его взгляд был по­ня­тен и дей­ство­вал силь­нее вся­ко­го при­ка­за­ния».

Вот раз­ни­ца между вос­пи­та­ни­ем отца и ма­те­ри. Бы­ва­ло, по­на­до­бит­ся на что-ни­будь дву­гри­вен­ный. Если идти в маме, она нач­нет по­дроб­но рас­спра­ши­вать, на что нужны день­ги, на­го­во­рит кучу упре­ков и ино­гда от­ка­жет. Если пойти к папе, он ни­че­го не спро­сит, — толь­ко по­смот­рит в глаза и ска­жет: «Возь­ми на столе». И, как бы ни был нужен этот дву­гри­вен­ный, я ни­ко­гда не ходил за ним к отцу, а все­гда пред­по­чи­тал вы­пра­ши­вать его у ма­те­ри. Гро­мад­ная сила отца как вос­пи­та­те­ля за­клю­ча­лась в том, что от него, как от своей со­ве­сти, пря­тать­ся было нель­зя.

На про­тя­же­нии всей се­мей­ной жизни Тол­стой от­да­вал много сил и дум вос­пи­та­нию детей. Он вно­сил в их жизнь массу юмора и жиз­не­ра­дост­но­го ве­се­лья. Он умел ожи­вить всех и пе­ре­ло­мить су­мрач­ные на­стро­е­ния. Одним из средств для этого яв­лял­ся часто при­ме­няв­ший­ся «бег ну­ми­дий­ской кон­ни­цы».

Бы­ва­ло, сидят все в зале после отъ­ез­да скуч­ных го­стей, ссор, дет­ских слез, не­до­ра­зу­ме­ния. Все при­тих­ли. И вдруг Лев Ни­ко­ла­е­вич сры­ва­ет­ся со стула, под­ни­ма­ет одну руку квер­ху, и, по­ма­хи­вая ки­стью ее над го­ло­вой, стре­мглав бежит га­ло­пом впри­прыж­ку во­круг стола. Все летят за ним, в точ­но­сти по­вто­ряя его дви­же­ния. Обе­жав во­круг ком­на­ты не­сколь­ко раз и за­пы­хав­шись, все са­дят­ся на свои места — уже со­всем в дру­гом на­стро­е­нии. Все ожив­ле­ны и ве­се­лы. Ссоры, скука и слезы за­бы­ты...

По пред­став­ле­нию детей, мама была пер­вым че­ло­ве­ком в доме, от нее за­ви­се­ло все. Она за­ка­зы­ва­ла по­ва­ру обед, от­пус­ка­ла ребят гу­лять, шила дет­ское пла­тье и белье; она все­гда кор­ми­ла гру­дью ка­ко­го-ни­будь ма­лень­ко­го и целый день то­роп­ли­вы­ми ша­га­ми бе­га­ла по дому. С ней можно было ка­приз­ни­чать, хотя ино­гда она бы­ва­ла сер­ди­та и на­ка­зы­ва­ла. С папой ка­приз­ни­чать не по­ла­га­лось. Когда он смот­рел в глаза, то знал все, и по­то­му лгать ему было не­воз­мож­но. И ему никто ни­ко­гда не лгал. Папа ни­ко­го ни­ко­гда не на­ка­зы­вал и почти ни­ко­гда не за­став­лял детей что-ни­будь де­лать, а вы­хо­ди­ло все­гда так, что все, как будто по сво­е­му соб­ствен­но­му же­ла­нию и по­чи­ну, де­ла­ли все так, как он этого хотел.

«Мама часто бра­ни­ла нас и на­ка­зы­ва­ла, — рас­ска­зы­ва­ет Илья Льво­вич, — а отец, когда ему нужно было за­ста­вить нас что-ни­будь сде­лать, толь­ко при­сталь­но взгля­ды­вал в глаза, и его взгляд был по­ня­тен и дей­ство­вал силь­нее вся­ко­го при­ка­за­ния».

Вот раз­ни­ца между вос­пи­та­ни­ем отца и ма­те­ри. Бы­ва­ло, по­на­до­бит­ся на что-ни­будь дву­гри­вен­ный. Если идти в маме, она нач­нет по­дроб­но рас­спра­ши­вать, на что нужны день­ги, на­го­во­рит кучу упре­ков и ино­гда от­ка­жет. Если пойти к папе, он ни­че­го не спро­сит, — толь­ко по­смот­рит в глаза и ска­жет: «Возь­ми на столе». И, как бы ни был нужен этот дву­гри­вен­ный, я ни­ко­гда не ходил за ним к отцу, а все­гда пред­по­чи­тал вы­пра­ши­вать его у ма­те­ри. Гро­мад­ная сила отца как вос­пи­та­те­ля за­клю­ча­лась в том, что от него, как от своей со­ве­сти, пря­тать­ся было нель­зя.

На про­тя­же­нии всей се­мей­ной жизни Тол­стой от­да­вал много сил и дум вос­пи­та­нию детей. Он вно­сил в их жизнь массу юмора и жиз­не­ра­дост­но­го ве­се­лья. Он умел ожи­вить всех и пе­ре­ло­мить су­мрач­ные на­стро­е­ния. Одним из средств для этого яв­лял­ся часто при­ме­няв­ший­ся «бег ну­ми­дий­ской кон­ни­цы».

Бы­ва­ло, сидят все в зале после отъ­ез­да скуч­ных го­стей, ссор, дет­ских слез, не­до­ра­зу­ме­ния. Все при­тих­ли. И вдруг Лев Ни­ко­ла­е­вич сры­ва­ет­ся со стула, под­ни­ма­ет одну руку квер­ху, и, по­ма­хи­вая ки­стью ее над го­ло­вой, стре­мглав бежит га­ло­пом впри­прыж­ку во­круг стола. Все летят за ним, в точ­но­сти по­вто­ряя его дви­же­ния. Обе­жав во­круг ком­на­ты не­сколь­ко раз и за­пы­хав­шись, все са­дят­ся на свои места — уже со­всем в дру­гом на­стро­е­нии. Все ожив­ле­ны и ве­се­лы. Ссоры, скука и слезы за­бы­ты...

По пред­став­ле­нию детей, мама была пер­вым че­ло­ве­ком в доме, от нее за­ви­се­ло все. Она за­ка­зы­ва­ла по­ва­ру обед, от­пус­ка­ла ребят гу­лять, шила дет­ское пла­тье и белье; она все­гда кор­ми­ла гру­дью ка­ко­го-ни­будь ма­лень­ко­го и целый день то­роп­ли­вы­ми ша­га­ми бе­га­ла по дому. С ней можно было ка­приз­ни­чать, хотя ино­гда она бы­ва­ла сер­ди­та и на­ка­зы­ва­ла. С папой ка­приз­ни­чать не по­ла­га­лось. Когда он смот­рел в глаза, то знал все, и по­то­му лгать ему было не­воз­мож­но. И ему никто ни­ко­гда не лгал. Папа ни­ко­го ни­ко­гда не на­ка­зы­вал и почти ни­ко­гда не за­став­лял детей что-ни­будь де­лать, а вы­хо­ди­ло все­гда так, что все, как будто по сво­е­му соб­ствен­но­му же­ла­нию и по­чи­ну, де­ла­ли все так, как он этого хотел.

«Мама часто бра­ни­ла нас и на­ка­зы­ва­ла, — рас­ска­зы­ва­ет Илья Льво­вич, — а отец, когда ему нужно было за­ста­вить нас что-ни­будь сде­лать, толь­ко при­сталь­но взгля­ды­вал в глаза, и его взгляд был по­ня­тен и дей­ство­вал силь­нее вся­ко­го при­ка­за­ния».

Вот раз­ни­ца между вос­пи­та­ни­ем отца и ма­те­ри. Бы­ва­ло, по­на­до­бит­ся на что-ни­будь дву­гри­вен­ный. Если идти в маме, она нач­нет по­дроб­но рас­спра­ши­вать, на что нужны день­ги, на­го­во­рит кучу упре­ков и ино­гда от­ка­жет. Если пойти к папе, он ни­че­го не спро­сит, — толь­ко по­смот­рит в глаза и ска­жет: «Возь­ми на столе». И, как бы ни был нужен этот дву­гри­вен­ный, я ни­ко­гда не ходил за ним к отцу, а все­гда пред­по­чи­тал вы­пра­ши­вать его у ма­те­ри. Гро­мад­ная сила отца как вос­пи­та­те­ля за­клю­ча­лась в том, что от него, как от своей со­ве­сти, пря­тать­ся было нель­зя.

На про­тя­же­нии всей се­мей­ной жизни Тол­стой от­да­вал много сил и дум вос­пи­та­нию детей. Он вно­сил в их жизнь массу юмора и жиз­не­ра­дост­но­го ве­се­лья. Он умел ожи­вить всех и пе­ре­ло­мить су­мрач­ные на­стро­е­ния. Одним из средств для этого яв­лял­ся часто при­ме­няв­ший­ся «бег ну­ми­дий­ской кон­ни­цы».

Бы­ва­ло, сидят все в зале после отъ­ез­да скуч­ных го­стей, ссор, дет­ских слез, не­до­ра­зу­ме­ния. Все при­тих­ли. И вдруг Лев Ни­ко­ла­е­вич сры­ва­ет­ся со стула, под­ни­ма­ет одну руку квер­ху, и, по­ма­хи­вая ки­стью ее над го­ло­вой, стре­мглав бежит га­ло­пом впри­прыж­ку во­круг стола. Все летят за ним, в точ­но­сти по­вто­ряя его дви­же­ния. Обе­жав во­круг ком­на­ты не­сколь­ко раз и за­пы­хав­шись, все са­дят­ся на свои места — уже со­всем в дру­гом на­стро­е­нии. Все ожив­ле­ны и ве­се­лы. Ссоры, скука и слезы за­бы­ты...

По пред­став­ле­нию детей, мама была пер­вым че­ло­ве­ком в доме, от нее за­ви­се­ло все. Она за­ка­зы­ва­ла по­ва­ру обед, от­пус­ка­ла ребят гу­лять, шила дет­ское пла­тье и белье; она все­гда кор­ми­ла гру­дью ка­ко­го-ни­будь ма­лень­ко­го и целый день то­роп­ли­вы­ми ша­га­ми бе­га­ла по дому. С ней можно было ка­приз­ни­чать, хотя ино­гда она бы­ва­ла сер­ди­та и на­ка­зы­ва­ла. С папой ка­приз­ни­чать не по­ла­га­лось. Когда он смот­рел в глаза, то знал все, и по­то­му лгать ему было не­воз­мож­но. И ему никто ни­ко­гда не лгал. Папа ни­ко­го ни­ко­гда не на­ка­зы­вал и почти ни­ко­гда не за­став­лял детей что-ни­будь де­лать, а вы­хо­ди­ло все­гда так, что все, как будто по сво­е­му соб­ствен­но­му же­ла­нию и по­чи­ну, де­ла­ли все так, как он этого хотел.

«Мама часто бра­ни­ла нас и на­ка­зы­ва­ла, — рас­ска­зы­ва­ет Илья Льво­вич, — а отец, когда ему нужно было за­ста­вить нас что-ни­будь сде­лать, толь­ко при­сталь­но взгля­ды­вал в глаза, и его взгляд был по­ня­тен и дей­ство­вал силь­нее вся­ко­го при­ка­за­ния».

Вот раз­ни­ца между вос­пи­та­ни­ем отца и ма­те­ри. Бы­ва­ло, по­на­до­бит­ся на что-ни­будь дву­гри­вен­ный. Если идти в маме, она нач­нет по­дроб­но рас­спра­ши­вать, на что нужны день­ги, на­го­во­рит кучу упре­ков и ино­гда от­ка­жет. Если пойти к папе, он ни­че­го не спро­сит, — толь­ко по­смот­рит в глаза и ска­жет: «Возь­ми на столе». И, как бы ни был нужен этот дву­гри­вен­ный, я ни­ко­гда не ходил за ним к отцу, а все­гда пред­по­чи­тал вы­пра­ши­вать его у ма­те­ри. Гро­мад­ная сила отца как вос­пи­та­те­ля за­клю­ча­лась в том, что от него, как от своей со­ве­сти, пря­тать­ся было нель­зя.

На про­тя­же­нии всей се­мей­ной жизни Тол­стой от­да­вал много сил и дум вос­пи­та­нию детей. Он вно­сил в их жизнь массу юмора и жиз­не­ра­дост­но­го ве­се­лья. Он умел ожи­вить всех и пе­ре­ло­мить су­мрач­ные на­стро­е­ния. Одним из средств для этого яв­лял­ся часто при­ме­няв­ший­ся «бег ну­ми­дий­ской кон­ни­цы».

Бы­ва­ло, сидят все в зале после отъ­ез­да скуч­ных го­стей, ссор, дет­ских слез, не­до­ра­зу­ме­ния. Все при­тих­ли. И вдруг Лев Ни­ко­ла­е­вич сры­ва­ет­ся со стула, под­ни­ма­ет одну руку квер­ху, и, по­ма­хи­вая ки­стью ее над го­ло­вой, стре­мглав бежит га­ло­пом впри­прыж­ку во­круг стола. Все летят за ним, в точ­но­сти по­вто­ряя его дви­же­ния. Обе­жав во­круг ком­на­ты не­сколь­ко раз и за­пы­хав­шись, все са­дят­ся на свои места — уже со­всем в дру­гом на­стро­е­нии. Все ожив­ле­ны и ве­се­лы. Ссоры, скука и слезы за­бы­ты...

По пред­став­ле­нию детей, мама была пер­вым че­ло­ве­ком в доме, от нее за­ви­се­ло все. Она за­ка­зы­ва­ла по­ва­ру обед, от­пус­ка­ла ребят гу­лять, шила дет­ское пла­тье и белье; она все­гда кор­ми­ла гру­дью ка­ко­го-ни­будь ма­лень­ко­го и целый день то­роп­ли­вы­ми ша­га­ми бе­га­ла по дому. С ней можно было ка­приз­ни­чать, хотя ино­гда она бы­ва­ла сер­ди­та и на­ка­зы­ва­ла. С папой ка­приз­ни­чать не по­ла­га­лось. Когда он смот­рел в глаза, то знал все, и по­то­му лгать ему было не­воз­мож­но. И ему никто ни­ко­гда не лгал. Папа ни­ко­го ни­ко­гда не на­ка­зы­вал и почти ни­ко­гда не за­став­лял детей что-ни­будь де­лать, а вы­хо­ди­ло все­гда так, что все, как будто по сво­е­му соб­ствен­но­му же­ла­нию и по­чи­ну, де­ла­ли все так, как он этого хотел.

«Мама часто бра­ни­ла нас и на­ка­зы­ва­ла, — рас­ска­зы­ва­ет Илья Льво­вич, — а отец, когда ему нужно было за­ста­вить нас что-ни­будь сде­лать, толь­ко при­сталь­но взгля­ды­вал в глаза, и его взгляд был по­ня­тен и дей­ство­вал силь­нее вся­ко­го при­ка­за­ния».

Вот раз­ни­ца между вос­пи­та­ни­ем отца и ма­те­ри. Бы­ва­ло, по­на­до­бит­ся на что-ни­будь дву­гри­вен­ный. Если идти в маме, она нач­нет по­дроб­но рас­спра­ши­вать, на что нужны день­ги, на­го­во­рит кучу упре­ков и ино­гда от­ка­жет. Если пойти к папе, он ни­че­го не спро­сит, — толь­ко по­смот­рит в глаза и ска­жет: «Возь­ми на столе». И, как бы ни был нужен этот дву­гри­вен­ный, я ни­ко­гда не ходил за ним к отцу, а все­гда пред­по­чи­тал вы­пра­ши­вать его у ма­те­ри. Гро­мад­ная сила отца как вос­пи­та­те­ля за­клю­ча­лась в том, что от него, как от своей со­ве­сти, пря­тать­ся было нель­зя.

Аль­берт Швей­цер — не­мец­кий и фран­цуз­ский фи­ло­соф куль­ту­ры, гу­ма­нист, му­зы­кант и врач, ла­у­ре­ат Но­бе­лев­ской пре­мии мира.

Жизнь Аль­бер­та Швей­це­ра скла­ды­ва­лась впол­не бла­го­по­луч­но. У него рано об­на­ру­жи­лись раз­но­об­раз­ные да­ро­ва­ния, ко­то­рые пред­опре­де­ли­ли успеш­ную ка­рье­ру. Он за­кон­чил гим­на­зию, затем Страс­бург­ский уни­вер­си­тет, где изу­чал тео­ло­гию и фи­ло­со­фию.

Про­дол­жал обу­че­ние фи­ло­со­фии и му­зы­ке в Па­ри­же. К 30-ти годам Аль­берт Швей­цер был уже при­знан­ным тео­ло­гом, мно­го­обе­ща­ю­щим фи­ло­со­фом, ор­га­ни­стом, ма­сте­ром ор­га­но­стро­е­ния, му­зы­ко­ве­дом.

Он был удач­лив в служ­бе, имея ши­ро­кий круг дру­зей. На под­хо­де к вер­ши­нам славы он ре­ша­ет все разом по­ме­нять.

Вот как опи­сы­ва­ет сам Швей­цер свое ре­ше­ние: «Од­на­ж­ды сол­неч­ным лет­ним утром... мне в го­ло­ву при­ш­ла мысль, что я не смею рас­смат­ри­вать это сча­стье как нечто само собою ра­зу­ме­ю­ще­е­ся, а дол­жен за него чем-то от­пла­тить...».

Осе­нью 1904 г. он про­чи­тал ста­тью «В чем ис­пы­ты­ва­ет острую нужду мис­сия в Конго?». В ней го­во­ри­лось о не­хват­ке людей с ме­ди­цин­ским об­ра­зо­ва­ни­ем для мис­си­о­нер­ской ра­бо­ты в Аф­ри­ке. Швей­цер ста­но­вит­ся сту­ден­том ме­ди­цин­ско­го фа­куль­те­та и на­ме­рен по окон­ча­нии его по­ехать вра­чом в Эк­ва­то­ри­аль­ную Аф­ри­ку.

Ре­ше­ние Швей­це­ра вы­зва­ло среди род­ных и дру­зей на­сто­я­щий пе­ре­по­лох. Не­до­уме­ние и не­по­ни­ма­ние пе­ре­хо­ди­ло в ак­тив­ное про­ти­во­дей­ствие, Швей­цер лишь еще более укре­пил­ся в уве­рен­но­сти, что нель­зя на­вя­зы­вать дру­гим людям своих мне­ний и оце­нок, живо по­чув­ство­вал без­нрав­ствен­ность любых по­пы­ток втор­же­ния в чужую душу. Много раз по­вто­рит он в своих про­из­ве­де­ни­ях за­по­ведь: «Не су­ди­те дру­гих».

Аль­берт Швей­цер вме­сте с женой от­пра­вил­ся в Аф­ри­ку, в став­шее с тех пор зна­ме­ни­тым ме­стеч­ко Лам­ба­ре­не. Там он сразу же при­сту­пил к вра­чеб­ной де­я­тель­но­сти и начал стро­ить боль­ни­цу, сред­ства на ко­то­рую были со­бра­ны им за­бла­го­вре­мен­но. Швей­цер остал­ся верен из­бран­но­му пути до конца своей дол­гой жизни.

А. Швей­цер был очень ор­га­ни­зо­ван­ным че­ло­ве­ком и об­ла­дал по­ра­зи­тель­ной ра­бо­то­спо­соб­но­стью. За­ни­ма­ясь боль­ни­цей — и как врач, и как ди­рек­тор, и как стро­и­тель, и как эко­но­мист, — он на­хо­дил еще время для му­зы­каль­ных опы­тов.

В 50-е годы он вклю­чил­ся в борь­бу за мир, точ­нее, за за­пре­ще­ние атом­но­го ору­жия. В 1952 г. ему была при­суж­де­на Но­бе­лев­ская пре­мия мира.

О Швей­це­ре обыч­но го­во­рят, что он от­ка­зал­ся от судь­бы про­цве­та­ю­ще­го ев­ро­пей­ца, бле­стя­щей ка­рье­ры уче­но­го, пе­да­го­га, му­зы­кан­та и по­свя­тил себя ле­че­нию аф­ри­кан­цев ни­ко­му до этого не­ве­до­мо­го ме­стеч­ка Лам­ба­ре­не. Но в том-то и дело, что он не от­ка­зал­ся. Он со­сто­ял­ся и как вы­да­ю­щий­ся мыс­ли­тель, де­я­тель куль­ту­ры и как ры­царь ми­ло­сер­дия.

И все­гда при­зы­вал людей поль­зо­вать­ся любой воз­мож­но­стью де­лать добро. Швей­цер счи­тал, что че­ло­век не впра­ве су­дить ни­ко­го, кроме себя.

Аль­берт Швей­цер — не­мец­кий и фран­цуз­ский фи­ло­соф куль­ту­ры, гу­ма­нист, му­зы­кант и врач, ла­у­ре­ат Но­бе­лев­ской пре­мии мира.

Жизнь Аль­бер­та Швей­це­ра скла­ды­ва­лась впол­не бла­го­по­луч­но. У него рано об­на­ру­жи­лись раз­но­об­раз­ные да­ро­ва­ния, ко­то­рые пред­опре­де­ли­ли успеш­ную ка­рье­ру. Он за­кон­чил гим­на­зию, затем Страс­бург­ский уни­вер­си­тет, где изу­чал тео­ло­гию и фи­ло­со­фию.

Про­дол­жал обу­че­ние фи­ло­со­фии и му­зы­ке в Па­ри­же. К 30-ти годам Аль­берт Швей­цер был уже при­знан­ным тео­ло­гом, мно­го­обе­ща­ю­щим фи­ло­со­фом, ор­га­ни­стом, ма­сте­ром ор­га­но­стро­е­ния, му­зы­ко­ве­дом.

Он был удач­лив в служ­бе, имея ши­ро­кий круг дру­зей. На под­хо­де к вер­ши­нам славы он ре­ша­ет все разом по­ме­нять.

Вот как опи­сы­ва­ет сам Швей­цер свое ре­ше­ние: «Од­на­ж­ды сол­неч­ным лет­ним утром... мне в го­ло­ву при­ш­ла мысль, что я не смею рас­смат­ри­вать это сча­стье как нечто само собою ра­зу­ме­ю­ще­е­ся, а дол­жен за него чем-то от­пла­тить...».

Осе­нью 1904 г. он про­чи­тал ста­тью «В чем ис­пы­ты­ва­ет острую нужду мис­сия в Конго?». В ней го­во­ри­лось о не­хват­ке людей с ме­ди­цин­ским об­ра­зо­ва­ни­ем для мис­си­о­нер­ской ра­бо­ты в Аф­ри­ке. Швей­цер ста­но­вит­ся сту­ден­том ме­ди­цин­ско­го фа­куль­те­та и на­ме­рен по окон­ча­нии его по­ехать вра­чом в Эк­ва­то­ри­аль­ную Аф­ри­ку.

Ре­ше­ние Швей­це­ра вы­зва­ло среди род­ных и дру­зей на­сто­я­щий пе­ре­по­лох. Не­до­уме­ние и не­по­ни­ма­ние пе­ре­хо­ди­ло в ак­тив­ное про­ти­во­дей­ствие, Швей­цер лишь еще более укре­пил­ся в уве­рен­но­сти, что нель­зя на­вя­зы­вать дру­гим людям своих мне­ний и оце­нок, живо по­чув­ство­вал без­нрав­ствен­ность любых по­пы­ток втор­же­ния в чужую душу. Много раз по­вто­рит он в своих про­из­ве­де­ни­ях за­по­ведь: «Не су­ди­те дру­гих».

Аль­берт Швей­цер вме­сте с женой от­пра­вил­ся в Аф­ри­ку, в став­шее с тех пор зна­ме­ни­тым ме­стеч­ко Лам­ба­ре­не. Там он сразу же при­сту­пил к вра­чеб­ной де­я­тель­но­сти и начал стро­ить боль­ни­цу, сред­ства на ко­то­рую были со­бра­ны им за­бла­го­вре­мен­но. Швей­цер остал­ся верен из­бран­но­му пути до конца своей дол­гой жизни.

А. Швей­цер был очень ор­га­ни­зо­ван­ным че­ло­ве­ком и об­ла­дал по­ра­зи­тель­ной ра­бо­то­спо­соб­но­стью. За­ни­ма­ясь боль­ни­цей — и как врач, и как ди­рек­тор, и как стро­и­тель, и как эко­но­мист, — он на­хо­дил еще время для му­зы­каль­ных опы­тов.

В 50-е годы он вклю­чил­ся в борь­бу за мир, точ­нее, за за­пре­ще­ние атом­но­го ору­жия. В 1952 г. ему была при­суж­де­на Но­бе­лев­ская пре­мия мира.

О Швей­це­ре обыч­но го­во­рят, что он от­ка­зал­ся от судь­бы про­цве­та­ю­ще­го ев­ро­пей­ца, бле­стя­щей ка­рье­ры уче­но­го, пе­да­го­га, му­зы­кан­та и по­свя­тил себя ле­че­нию аф­ри­кан­цев ни­ко­му до этого не­ве­до­мо­го ме­стеч­ка Лам­ба­ре­не. Но в том-то и дело, что он не от­ка­зал­ся. Он со­сто­ял­ся и как вы­да­ю­щий­ся мыс­ли­тель, де­я­тель куль­ту­ры и как ры­царь ми­ло­сер­дия.

И все­гда при­зы­вал людей поль­зо­вать­ся любой воз­мож­но­стью де­лать добро. Швей­цер счи­тал, что че­ло­век не впра­ве су­дить ни­ко­го, кроме себя.

Аль­берт Швей­цер — не­мец­кий и фран­цуз­ский фи­ло­соф куль­ту­ры, гу­ма­нист, му­зы­кант и врач, ла­у­ре­ат Но­бе­лев­ской пре­мии мира.

Жизнь Аль­бер­та Швей­це­ра скла­ды­ва­лась впол­не бла­го­по­луч­но. У него рано об­на­ру­жи­лись раз­но­об­раз­ные да­ро­ва­ния, ко­то­рые пред­опре­де­ли­ли успеш­ную ка­рье­ру. Он за­кон­чил гим­на­зию, затем Страс­бург­ский уни­вер­си­тет, где изу­чал тео­ло­гию и фи­ло­со­фию.

Про­дол­жал обу­че­ние фи­ло­со­фии и му­зы­ке в Па­ри­же. К 30-ти годам Аль­берт Швей­цер был уже при­знан­ным тео­ло­гом, мно­го­обе­ща­ю­щим фи­ло­со­фом, ор­га­ни­стом, ма­сте­ром ор­га­но­стро­е­ния, му­зы­ко­ве­дом.

Он был удач­лив в служ­бе, имея ши­ро­кий круг дру­зей. На под­хо­де к вер­ши­нам славы он ре­ша­ет все разом по­ме­нять.

Вот как опи­сы­ва­ет сам Швей­цер свое ре­ше­ние: «Од­на­ж­ды сол­неч­ным лет­ним утром... мне в го­ло­ву при­ш­ла мысль, что я не смею рас­смат­ри­вать это сча­стье как нечто само собою ра­зу­ме­ю­ще­е­ся, а дол­жен за него чем-то от­пла­тить...».

Осе­нью 1904 г. он про­чи­тал ста­тью «В чем ис­пы­ты­ва­ет острую нужду мис­сия в Конго?». В ней го­во­ри­лось о не­хват­ке людей с ме­ди­цин­ским об­ра­зо­ва­ни­ем для мис­си­о­нер­ской ра­бо­ты в Аф­ри­ке. Швей­цер ста­но­вит­ся сту­ден­том ме­ди­цин­ско­го фа­куль­те­та и на­ме­рен по окон­ча­нии его по­ехать вра­чом в Эк­ва­то­ри­аль­ную Аф­ри­ку.

Ре­ше­ние Швей­це­ра вы­зва­ло среди род­ных и дру­зей на­сто­я­щий пе­ре­по­лох. Не­до­уме­ние и не­по­ни­ма­ние пе­ре­хо­ди­ло в ак­тив­ное про­ти­во­дей­ствие, Швей­цер лишь еще более укре­пил­ся в уве­рен­но­сти, что нель­зя на­вя­зы­вать дру­гим людям своих мне­ний и оце­нок, живо по­чув­ство­вал без­нрав­ствен­ность любых по­пы­ток втор­же­ния в чужую душу. Много раз по­вто­рит он в своих про­из­ве­де­ни­ях за­по­ведь: «Не су­ди­те дру­гих».

Аль­берт Швей­цер вме­сте с женой от­пра­вил­ся в Аф­ри­ку, в став­шее с тех пор зна­ме­ни­тым ме­стеч­ко Лам­ба­ре­не. Там он сразу же при­сту­пил к вра­чеб­ной де­я­тель­но­сти и начал стро­ить боль­ни­цу, сред­ства на ко­то­рую были со­бра­ны им за­бла­го­вре­мен­но. Швей­цер остал­ся верен из­бран­но­му пути до конца своей дол­гой жизни.

А. Швей­цер был очень ор­га­ни­зо­ван­ным че­ло­ве­ком и об­ла­дал по­ра­зи­тель­ной ра­бо­то­спо­соб­но­стью. За­ни­ма­ясь боль­ни­цей — и как врач, и как ди­рек­тор, и как стро­и­тель, и как эко­но­мист, — он на­хо­дил еще время для му­зы­каль­ных опы­тов.

В 50-е годы он вклю­чил­ся в борь­бу за мир, точ­нее, за за­пре­ще­ние атом­но­го ору­жия. В 1952 г. ему была при­суж­де­на Но­бе­лев­ская пре­мия мира.

О Швей­це­ре обыч­но го­во­рят, что он от­ка­зал­ся от судь­бы про­цве­та­ю­ще­го ев­ро­пей­ца, бле­стя­щей ка­рье­ры уче­но­го, пе­да­го­га, му­зы­кан­та и по­свя­тил себя ле­че­нию аф­ри­кан­цев ни­ко­му до этого не­ве­до­мо­го ме­стеч­ка Лам­ба­ре­не. Но в том-то и дело, что он не от­ка­зал­ся. Он со­сто­ял­ся и как вы­да­ю­щий­ся мыс­ли­тель, де­я­тель куль­ту­ры и как ры­царь ми­ло­сер­дия.

И все­гда при­зы­вал людей поль­зо­вать­ся любой воз­мож­но­стью де­лать добро. Швей­цер счи­тал, что че­ло­век не впра­ве су­дить ни­ко­го, кроме себя.

Аль­берт Швей­цер — не­мец­кий и фран­цуз­ский фи­ло­соф куль­ту­ры, гу­ма­нист, му­зы­кант и врач, ла­у­ре­ат Но­бе­лев­ской пре­мии мира.

Жизнь Аль­бер­та Швей­це­ра скла­ды­ва­лась впол­не бла­го­по­луч­но. У него рано об­на­ру­жи­лись раз­но­об­раз­ные да­ро­ва­ния, ко­то­рые пред­опре­де­ли­ли успеш­ную ка­рье­ру. Он за­кон­чил гим­на­зию, затем Страс­бург­ский уни­вер­си­тет, где изу­чал тео­ло­гию и фи­ло­со­фию.

Про­дол­жал обу­че­ние фи­ло­со­фии и му­зы­ке в Па­ри­же. К 30-ти годам Аль­берт Швей­цер был уже при­знан­ным тео­ло­гом, мно­го­обе­ща­ю­щим фи­ло­со­фом, ор­га­ни­стом, ма­сте­ром ор­га­но­стро­е­ния, му­зы­ко­ве­дом.

Он был удач­лив в служ­бе, имея ши­ро­кий круг дру­зей. На под­хо­де к вер­ши­нам славы он ре­ша­ет все разом по­ме­нять.

Вот как опи­сы­ва­ет сам Швей­цер свое ре­ше­ние: «Од­на­ж­ды сол­неч­ным лет­ним утром... мне в го­ло­ву при­ш­ла мысль, что я не смею рас­смат­ри­вать это сча­стье как нечто само собою ра­зу­ме­ю­ще­е­ся, а дол­жен за него чем-то от­пла­тить...».

Осе­нью 1904 г. он про­чи­тал ста­тью «В чем ис­пы­ты­ва­ет острую нужду мис­сия в Конго?». В ней го­во­ри­лось о не­хват­ке людей с ме­ди­цин­ским об­ра­зо­ва­ни­ем для мис­си­о­нер­ской ра­бо­ты в Аф­ри­ке. Швей­цер ста­но­вит­ся сту­ден­том ме­ди­цин­ско­го фа­куль­те­та и на­ме­рен по окон­ча­нии его по­ехать вра­чом в Эк­ва­то­ри­аль­ную Аф­ри­ку.

Ре­ше­ние Швей­це­ра вы­зва­ло среди род­ных и дру­зей на­сто­я­щий пе­ре­по­лох. Не­до­уме­ние и не­по­ни­ма­ние пе­ре­хо­ди­ло в ак­тив­ное про­ти­во­дей­ствие, Швей­цер лишь еще более укре­пил­ся в уве­рен­но­сти, что нель­зя на­вя­зы­вать дру­гим людям своих мне­ний и оце­нок, живо по­чув­ство­вал без­нрав­ствен­ность любых по­пы­ток втор­же­ния в чужую душу. Много раз по­вто­рит он в своих про­из­ве­де­ни­ях за­по­ведь: «Не су­ди­те дру­гих».

Аль­берт Швей­цер вме­сте с женой от­пра­вил­ся в Аф­ри­ку, в став­шее с тех пор зна­ме­ни­тым ме­стеч­ко Лам­ба­ре­не. Там он сразу же при­сту­пил к вра­чеб­ной де­я­тель­но­сти и начал стро­ить боль­ни­цу, сред­ства на ко­то­рую были со­бра­ны им за­бла­го­вре­мен­но. Швей­цер остал­ся верен из­бран­но­му пути до конца своей дол­гой жизни.

А. Швей­цер был очень ор­га­ни­зо­ван­ным че­ло­ве­ком и об­ла­дал по­ра­зи­тель­ной ра­бо­то­спо­соб­но­стью. За­ни­ма­ясь боль­ни­цей — и как врач, и как ди­рек­тор, и как стро­и­тель, и как эко­но­мист, — он на­хо­дил еще время для му­зы­каль­ных опы­тов.

В 50-е годы он вклю­чил­ся в борь­бу за мир, точ­нее, за за­пре­ще­ние атом­но­го ору­жия. В 1952 г. ему была при­суж­де­на Но­бе­лев­ская пре­мия мира.

О Швей­це­ре обыч­но го­во­рят, что он от­ка­зал­ся от судь­бы про­цве­та­ю­ще­го ев­ро­пей­ца, бле­стя­щей ка­рье­ры уче­но­го, пе­да­го­га, му­зы­кан­та и по­свя­тил себя ле­че­нию аф­ри­кан­цев ни­ко­му до этого не­ве­до­мо­го ме­стеч­ка Лам­ба­ре­не. Но в том-то и дело, что он не от­ка­зал­ся. Он со­сто­ял­ся и как вы­да­ю­щий­ся мыс­ли­тель, де­я­тель куль­ту­ры и как ры­царь ми­ло­сер­дия.

И все­гда при­зы­вал людей поль­зо­вать­ся любой воз­мож­но­стью де­лать добро. Швей­цер счи­тал, что че­ло­век не впра­ве су­дить ни­ко­го, кроме себя.

Аль­берт Швей­цер — не­мец­кий и фран­цуз­ский фи­ло­соф куль­ту­ры, гу­ма­нист, му­зы­кант и врач, ла­у­ре­ат Но­бе­лев­ской пре­мии мира.

Жизнь Аль­бер­та Швей­це­ра скла­ды­ва­лась впол­не бла­го­по­луч­но. У него рано об­на­ру­жи­лись раз­но­об­раз­ные да­ро­ва­ния, ко­то­рые пред­опре­де­ли­ли успеш­ную ка­рье­ру. Он за­кон­чил гим­на­зию, затем Страс­бург­ский уни­вер­си­тет, где изу­чал тео­ло­гию и фи­ло­со­фию.

Про­дол­жал обу­че­ние фи­ло­со­фии и му­зы­ке в Па­ри­же. К 30-ти годам Аль­берт Швей­цер был уже при­знан­ным тео­ло­гом, мно­го­обе­ща­ю­щим фи­ло­со­фом, ор­га­ни­стом, ма­сте­ром ор­га­но­стро­е­ния, му­зы­ко­ве­дом.

Он был удач­лив в служ­бе, имея ши­ро­кий круг дру­зей. На под­хо­де к вер­ши­нам славы он ре­ша­ет все разом по­ме­нять.

Вот как опи­сы­ва­ет сам Швей­цер свое ре­ше­ние: «Од­на­ж­ды сол­неч­ным лет­ним утром... мне в го­ло­ву при­ш­ла мысль, что я не смею рас­смат­ри­вать это сча­стье как нечто само собою ра­зу­ме­ю­ще­е­ся, а дол­жен за него чем-то от­пла­тить...».

Осе­нью 1904 г. он про­чи­тал ста­тью «В чем ис­пы­ты­ва­ет острую нужду мис­сия в Конго?». В ней го­во­ри­лось о не­хват­ке людей с ме­ди­цин­ским об­ра­зо­ва­ни­ем для мис­си­о­нер­ской ра­бо­ты в Аф­ри­ке. Швей­цер ста­но­вит­ся сту­ден­том ме­ди­цин­ско­го фа­куль­те­та и на­ме­рен по окон­ча­нии его по­ехать вра­чом в Эк­ва­то­ри­аль­ную Аф­ри­ку.

Ре­ше­ние Швей­це­ра вы­зва­ло среди род­ных и дру­зей на­сто­я­щий пе­ре­по­лох. Не­до­уме­ние и не­по­ни­ма­ние пе­ре­хо­ди­ло в ак­тив­ное про­ти­во­дей­ствие, Швей­цер лишь еще более укре­пил­ся в уве­рен­но­сти, что нель­зя на­вя­зы­вать дру­гим людям своих мне­ний и оце­нок, живо по­чув­ство­вал без­нрав­ствен­ность любых по­пы­ток втор­же­ния в чужую душу. Много раз по­вто­рит он в своих про­из­ве­де­ни­ях за­по­ведь: «Не су­ди­те дру­гих».

Аль­берт Швей­цер вме­сте с женой от­пра­вил­ся в Аф­ри­ку, в став­шее с тех пор зна­ме­ни­тым ме­стеч­ко Лам­ба­ре­не. Там он сразу же при­сту­пил к вра­чеб­ной де­я­тель­но­сти и начал стро­ить боль­ни­цу, сред­ства на ко­то­рую были со­бра­ны им за­бла­го­вре­мен­но. Швей­цер остал­ся верен из­бран­но­му пути до конца своей дол­гой жизни.

А. Швей­цер был очень ор­га­ни­зо­ван­ным че­ло­ве­ком и об­ла­дал по­ра­зи­тель­ной ра­бо­то­спо­соб­но­стью. За­ни­ма­ясь боль­ни­цей — и как врач, и как ди­рек­тор, и как стро­и­тель, и как эко­но­мист, — он на­хо­дил еще время для му­зы­каль­ных опы­тов.

В 50-е годы он вклю­чил­ся в борь­бу за мир, точ­нее, за за­пре­ще­ние атом­но­го ору­жия. В 1952 г. ему была при­суж­де­на Но­бе­лев­ская пре­мия мира.

О Швей­це­ре обыч­но го­во­рят, что он от­ка­зал­ся от судь­бы про­цве­та­ю­ще­го ев­ро­пей­ца, бле­стя­щей ка­рье­ры уче­но­го, пе­да­го­га, му­зы­кан­та и по­свя­тил себя ле­че­нию аф­ри­кан­цев ни­ко­му до этого не­ве­до­мо­го ме­стеч­ка Лам­ба­ре­не. Но в том-то и дело, что он не от­ка­зал­ся. Он со­сто­ял­ся и как вы­да­ю­щий­ся мыс­ли­тель, де­я­тель куль­ту­ры и как ры­царь ми­ло­сер­дия.

И все­гда при­зы­вал людей поль­зо­вать­ся любой воз­мож­но­стью де­лать добро. Швей­цер счи­тал, что че­ло­век не впра­ве су­дить ни­ко­го, кроме себя.